Возвращение Матарезе - Страница 177

177

Бенджамин Вальберг был страшным лицемером.

Однако он постоянно твердил себе, что конечной целью является лучший, более справедливый мир. Поэтому он закрывал глаза на неприятное настоящее, сознавая в душе, что это неизбежное зло, и устремлял взор в светлое будущее.

В Филадельфии в жизнь Прайса и Монтроз вернулся Скотт Уокер, такой же дотошный и пунктуальный, как и прежде. Он встретил их на частном аэродроме в пригороде Честнат-Хилл, вручил Камерону запечатанный конверт с инструкциями Шилдса, после чего отвез прилетевших в небольшую гостиницу в городке Бала-Синвид, в двадцати пяти минутах от Филадельфии. И снова все зарегистрировались под вымышленными именами. К этому моменту к ним присоединился Лютер Консидайн, готовый слушать, как Камерон будет читать распоряжения Фрэнка Шилдса.

Бенджамин Вальберг был филантропом, особенно в том, что имело отношение к искусству. Через свои банки он выделял средства симфоническим оркестрам, оперным труппам и некоммерческим театрам. Немногие наиболее щедрые меценаты в качестве благодарности удостаивались права присутствовать на генеральной репетиции, предшествующей официальной премьере. На завтрашний вечер у Вальберга было запланировано посещение репетиции Филадельфийского симфонического оркестра, на которой он произнесет речь со словами благодарности своим собратьям-меценатам. В театр Вальберг отправится один, поскольку супруга его умерла четыре года назад, и с тех пор он так больше и не женился.

Шилдс устроил так, что главный капельдинер, сотрудник ЦРУ, посадит Вальберга в партере, в шестнадцатом ряду у прохода. Соседнее место займет Камерон Прайс. И снова Прайс и объект окажутся наедине.

Наступил вечер следующего дня. Лесли и Лютер устроились в последнем ряду партера, и Вальберг, зачитав обращение, вернулся на свое место рядом с Камероном. Оркестр начал четвертую часть девятой симфонии Бетховена, «Оду радости».

– Ваша речь была просто прекрасной, мистер Вальберг, – шепотом обратился к соседу Камерон.

– Шш, тише, великий Бетховен гораздо прекраснее.

– Боюсь, нам с вами нужно поговорить.

– Здесь не говорят, здесь слушают.

– Из надежных источников мне известно, что вы были готовы лететь в Малую Азию на встречу с Джулианом Гуидероне – если бы вам только удалось установить его местонахождение. Почему бы вам не выслушать слова сына Пастушонка? Я являюсь его посланником.

– Что? – Бенджамин Вальберг резко повернулся к Прайсу, его лицо исказили складки беспокойства и страха. – Откуда вам все это известно?

– В распоряжении господина Гуидероне имеются такие средства, о которых нам с вами не приходится и мечтать.

– Боже всемогущий!

– Быть может, нам лучше перебраться на последний ряд?

– Вы прибыли от Гуидероне?

– Ну так как? – Камерон кивнул на проход слева от Вальберга.

– Да-да, конечно.

В глубине партера, под торжественные аккорды «Оды радости» Бетховена Бенджамин Вальберг выслушал слова, которым было суждено изменить его жизнь и его мир, после которых он задумался, сто́ит ли ему жить дальше и спасать этот мир.

– В Амстердаме серьезный кризис, – начал Прайс.

– Мы так и поняли, что произошли какие-то крутые перемены, – прервал его банкир. – Нам был передан приказ не выходить на связь с Кайзерсграхт!

– Даже если бы вы попытались, у вас ничего бы не получилось. Ван дер Меер исчез. Гуидероне старается как может спасти положение.

– Но это же безумие! Куда мог уехать ван дер Меер? Зачем ему это могло понадобиться?

– Нам остается только гадать. Быть может, он узнал о том, что мы раскрыли себя, что против нас принимаются решительные меры? Известно лишь то, что он как сквозь землю провалился.

– О господи… – У Вальберга затряслись руки. Он прижал ладони к вискам. Его лицо стало пепельно-серым. А тем временем оркестр со сцены наполнял просторный концертный зал чарующими звуками девятой симфонии. – Столько лет трудов! И вот наконец… Где мы оступились?

– Если Гуидероне удастся сохранить контроль, все пройдет так, как было запланировано.

– Все рухнуло! Кайзерсграхт была нашим рулем; теперь мы обречены.

– Джулиан Гуидероне взял ответственность на себя, – властно и твердо произнес Камерон. – Все дальнейшие распоряжения будут поступать от него через меня. Наш план остается в силе.

– Но мы ничего не знаем! Амстердам не считал нужным ставить нас в известность.

– Вы все узнаете, – продолжал Прайс, стараясь восстановить в памяти отрывочную информацию, выведенную на печать в центре связи Матарезе, а также краткое изложение беседы с Леонардом Фредериксом, которое сделал Скофилд. – Средиземное море, пожары. Все начнется на Ближнем Востоке, и вместе с солнцем хаос будет распространяться на запад. Сначала медленно, постепенно набирая скорость, и через считаные недели или месяцы наступит экономический паралич. Повсюду.

– В этом наша отправная точка. Повсюду. Уайтхэд, Фаулер, Николс и я это понимаем, но у нас нет конкретных деталей! Ван дер Меер говорил, что все наши ходы будут просчитаны. Он должен был сообщить нам, с кем связываться в Сенате, в Палате представителей, даже в Белом доме. Теперь ничего этого у нас нет!

– Нет у вас и Джемисона Фаулера.

– Что?

– Он пошел на попятную – кажется, это так называется? Не предупредив вас, Фаулер дал распоряжение своим подчиненным подготовить альтернативный план…

– Я вам не верю! – прервал его Вальберг.

– Увы, это правда.

– Какой еще альтернативный план?

– Насколько нам удалось установить, речь идет о тактике выжидания.

177