Возвращение Матарезе - Страница 124

124

– Бейолупо… Беовульф, я правильно вас понял, сэр? – спросил Прайс.

– Совершенно верно. В английском слове «беовульф» для нас не было никакого смысла. Я человек образованный, но… оно даже не английское.

Лесли шагнула вперед, чтобы пожать старому итальянцу руку, но тот, перехватив ее руку, поднес ее к губам.

– Вы оказали нам большую честь, мистер Тогацци, пригласив к себе, – сказала молодая женщина.

– Благодарю вас за то, что вы не назвали меня доном Сильвио. От такого обращения мне становится тошно. Ваше американское кино настолько обесчестило титул «дон», что если кого-нибудь так называют, этот человек – записной мафиози. Pazzo!

– Надеюсь, мы с вами поладим. – Наклонившись, Камерон пожал старику руку. – Можно нам сесть?

– Вы могли бы и не спрашивать. Садитесь.

Пододвинув плетеные кресла, американские гости уселись напротив Тогацци – рядом, поскольку этого требовало пространство узкой веранды, заполненное перемежающимися светлыми бликами и тенями. Белладжио.

– Сэр, что вам сказал Скофилд? В своей записке он мне сообщил, что вы сможете нам помочь.

– Я смогу вам помочь, синьор Прайс. Я летал в Рим, в ваше посольство. Мы с Брэндоном долго разговаривали по защищенному телефону, прослушать который невозможно…

– Хотелось бы надеяться, – прервал его Прайс.

– Молодой человек, ни синьора Скофилда, ни меня никак нельзя считать глупцами. Как говорят у вас в Америке, мы с ним соображаем, что к чему. Так вот, мы говорили намеками, используя условные слова и выражения из далекого прошлого. Но мы прекрасно поняли друг друга, хотя посторонний человек едва ли взял бы в толк, о чем шла речь.

– Специальный агент Прайс сказал, сэр, что у вас будет несколько человек, – сказала Монтроз. – Мы будем ждать остальных?

– В этом нет никакого смысла, синьора подполковник, они не приедут. Их двое, это глубокие старики, которые сообщили мне все, что знали, но лично с вами они встречаться не будут.

– Почему? – спросила Монтроз.

– Как я уже сказал, signora, они очень старые, старше меня, и им не хочется возвращаться к былым войнам, причинившим столько страданий. Однако все, что им известно, записано специально для вас.

– Но вы сами согласились нам помочь, – заметил Камерон.

– Неприятные воспоминания есть и у меня, но у меня имеются и другие причины.

– Можно узнать, какие именно? – спросила Лесли.

– В этом нет необходимости. Бейолупо о них знает.

– Но его здесь нет, – возразил Камерон. – А мы здесь.

– Понимаю. То, как я вас встретил, показалось вам необычным и весьма неудобным. Не сомневаюсь, вы уверены, что мы могли бы поговорить где угодно, скажем, в городском парке или в гостиничном номере в Милане.

– Да, могли бы.

– Вы меня не знаете, поэтому я могу говорить, что моей душе угодно. А поскольку я использовал имя Скофилда, вы думаете, будто я не сомневаюсь, что вы поверите мне на слово.

– Что-то в таком духе, – согласился Прайс.

– Но вот теперь вы задаетесь вопросом… кто такой этот человек?

– Я уже ломал голову над этим.

– И это совершенно естественно. Теперь вы начинаете задумываться, что я, возможно, не тот, за кого себя выдаю, а лжекурьер, получивший доступ к определенной информации и определенным именам.

– Мне приходят в голову разные мысли, и я ничего не могу с этим поделать.

– Совершенно с вами согласен. Вы не можете не слушать то, что подсказывает вам многолетний опыт. Как сказал Брэндон, вы знаете свое дело – возможно, вы лучший в Управлении.

– Вы уверены, это сказал тот самый Скофилд, которого знаю я? – подавив смешок, спросил Камерон. Затем он продолжал, уже серьезно: – Вы понимаете, откуда я. Расскажите нам, почему вы согласились помочь. Дайте что-нибудь, чтобы завоевать наше доверие.

– Я могу рассказать вам только правду, – ответил старый итальянец, с трудом встав с кресла и медленно направившись из тени к открытому проему, перед которым была установлена одна из красных подзорных труб. Этот прибор отличался от остальных, поскольку над толстым красным цилиндром было закреплено еще какое-то круглое устройство. Остановившись, старик похлопал по подзорной трубе, затем обернулся к Прайсу и Монтроз: – Вы слышали о двух семействах, Скоцци и Паравачини?

– Да, – ответил Камерон, – они совместно владели корпорацией «Скоцци-Паравачини», но затем между ними пробежала черная кошка, и они разошлись.

– Не «кошка пробежала», синьор Прайс, а пролилась кровь: Паравачини пошли на кровавое преступление. Им нужно было избавиться от Скоцци, чтобы примкнуть к убийцам-Матарезе. Они убивали братьев и сыновей, подкупали и шантажировали управляющих и директоров, выливали на порядочных людей ведра клеветы, вынуждая их оставлять свои места. Союз Скоцци-Паравачини, отравленный изнутри, поразила смертельная болезнь, одержавшая победу.

– Кажется, я понимаю, к чему вы ведете, – тихо промолвила Лесли. – Вы были очень близки к семейству Скоцци.

Старик печально усмехнулся.

– Поразительная проницательность, подполковник, хотя я бы не стал использовать слово «близок». Я и есть Скоцци, последний оставшийся в живых представитель семейства Скоцци.

– Но ведь ваша фамилия Тогацци, – возразил Камерон.

– «Что в имени твоем?» – как сказала одна дама. Можно назвать розу тюльпаном, но она все равно останется розой… Нам нужно вернуться на многие десятилетия назад – в то время, когда только начались убийства. Разумеется, преступников не могли найти, ибо Паравачини пользовались значительным влиянием в Милане и Риме, а также в Ватикане. Поскольку моя мать презирала и боялась Паравачини, меня отправили на Сицилию, к cugino матери, для моей же безопасности. Там я окончил школу, затем перебрался в Рим продолжать образование, взяв фамилию этого cugino, Тогацци, опять же ради собственной безопасности.

124